Со своим «несносным» характером и патологическим нежеланием перестать спорить и сопротивляться до последнего даже в самой неуместной для этого ситуации, я, кажется, никогда не был настолько послушным, как сейчас. Это удивляет, и я бы наверняка поспешил взбунтоваться из чистого принципа и подросткового упрямства, если бы не момент, наполненный вязким жаром и шумным сбивающимся дыханием, прикосновениями, заставляющими  меня сдаться без боя. Пальцы Дерека скользят в мой рот, и на этот раз я не сдерживаю себя, как сделал это в гостиной, и прохожусь по ним языком, обхватываю губами, плотнее, издаю невероятное множество пошлых звуков, поскуливая жалобно, просяще, хотя бы в этот короткий миг забывая про стыд и смущение. Мне всё ещё важно сделать всё возможное, чтобы волчара был абсолютно уверен: ему не стоит опасаться, не стоит сдерживаться в своих желаниях. Если бы меня так сильно не смущала эта перспектива, я бы наверняка признался в этом вслух, начал бы действительно умолять, едва почувствовав хотя бы тень сомнения в прикосновениях и движениях. Но, к моему облегчению, Хейл поддаётся, в первую очередь не мне, а самому себе, своему волку, помогая мне встать удобнее – упираюсь головой и согнутыми в локтях руками в подушку - и очерчивая кольцо тугих мышц влажными пальцами прежде чем осторожно толкнуться одним из них внутрь. Давлюсь тихим всхлипом и сильнее упираюсь лбом в подушку, чуть подаюсь вперёд, инстинктивно напрягаясь. Почему-то в ответ на просьбу расслабиться хочется пуститься в неловкие объяснения о том, что это всё – естественная реакция на чуть болезненные ощущения, что я едва могу контролировать это, потому что, как ни крути, тело не желает поддаваться сразу, так просто, обеспечивая мне тем самым не особо приятные ощущения, но, открыв рот, я так и не слышу ни единого внятного слова в своём исполнении. Слова заканчиваются, все и сразу, я поддаюсь, ведусь на все отвлекающие манёвры волчары, добровольно и едва ли не радостно, чуть прогибаясь под ласкающим, словно на контрасте, языком, выдыхая тихое «ах» от лёгкого, практически дразнящего укуса, и стараюсь, стараюсь расслабиться, сделать легче нам обоим.

Кажется, мне удаётся; мыщци поддаются уговорам толкающихся внутрь до упора пальцев, а я жадно хватаю воздух ртом, краснея, плывя от абсолютно пошлых комментариев оборотня, потому что благодаря им мне так легко представить, как волчара будет двигаться внутри, в этой тесноте, срываясь на бешеный темп, срываясь на стоны, срывая их и с моих губ, входя резко, заставляя постель скрипеть, а меня – выгибаться до боли, входя во вкус и требуя большего каждой клеткой тела. Эта картина настолько отчётливо предстаёт перед глазами, что мне никак не удержаться от низкого стона, едва кончики пальцев Дерека, словно читая мысли и решая добавить к ощущениям, надавливают на простату. Даже не задумываясь о том, что делаю, сжимаю зубами край подушки, и рвущиеся наружу звуки едва заметно угасают, только вот спина всё так же воображает себя дугой, и тело движется навстречу Хейлу, навстречу уверенным и уже куда более приятным толчкам его пальцев, а мои собственные слишком явно и отчаянно сминают наволочку. Лента презервативов приземляется рядом с головой, и я пользуюсь коротким моментом, пока волчара, судя по звукам, возится с лубрикантом, чтобы занять руки чем-то более полезным; отрываю один пластиковый квадратик, пряча остальные за подушки, и зажимаю его между пальцев, протягивая Дереку. Только вот дрожь вновь предаёт, подводит; роняю презерватив на постель, потому что уже тщательно смазанные пальцы толкаются внутрь, и, несмотря на всё ещё присутствующий лёгкий дискомфорт, вызванный в том числе и непривычностью ощущений, меня уносит моментально, ноги чуть разъезжаются, но я упорно держусь, выравниваюсь, подаваясь к пальцам волчары отчаянно, жадно, всхлипывая и постанывая, вновь впиваясь в край подушки зубами и вновь гася бессвязный жаркий поток слишком развязных звуков, смущаясь их, надеясь, что удастся сдержаться. Только вот сдержаться мне явно не судьба, не тогда, когда эти чёртовы руки творят подобное, двигаются так уверенно и умело, в который раз дёргая за все правильные ниточки, чтобы заставить меня, словно марионетку, не только танцевать, но ещё и петь. И я делаю именно это: пропеваю сладко и тягуче «Дерек!», выгибаясь по-кошачьи и насаживаясь на его пальцы, развратно покачивая бёдрами.

Когда Дерек забирает пальцы, переворачивая меня на спину и заботливо подкладывая подушку под поясницу, я поднимаю на него помутневший взгляд карих глаз, изучая до боли знакомое лицо, окрашенное желанием, словно в первый раз, пытаясь разглядеть всё то, что недосказано, что нельзя передать словами. Меня это совсем не должно волновать, оно ведь никогда меня не волновало. Не волновало же? Вот только моя же голова, кажется, со мною же не согласна, подбрасывая пару занятных мыслишек, воспоминаний и ассоциаций. С тех самых пор, как Скотта угораздило попасться Питеру Хейлу на глаза, тогда, больше года назад, в лесу, и получить укус, в моей жизни не так уж и много спокойных дней. Каждый из них на регулярной основе преподносит сюрпризы, далеко не всегда приятные, а чаще всего опасные до такой степени, что лучше  бежать без оглядки, не задумываясь, так быстро, как только можешь. И, тем не менее, несмотря на этот извечный гарант для адреналина и сходящего с ума в приступе ужаса сердца, все эмоции и ощущения всегда выходят на новый уровень рядом с Дереком. Они зашкаливают, разрывают на части, играют новыми, невероятными, яркими красками, сводя с ума, заставляя трепетать, утопать в этом мощном взрыве, наполняющем собой всё вокруг, заполняющем пространство и время. Когда волчара рядом, кажется, что всё в этом мире не важно, что есть только он, чёртов новый центр моей мини-вселенной, и если раньше меня это просто раздражало, заставляло раздражаться больше, спорить громче, нервировать и выводить из себя чаще, то сейчас... Сейчас я не могу, да и не хочу ничего с этим делать. Сейчас, после всего, что уже произошло в этой комнате, и на фоне того, что ещё произойдёт, хочется просто сдаться и смириться с этой мыслью, с этим фактом, признавая поражение перед самим собой. Поздравляю, Стайлз: ты действительно попал, запал, по уши, до точки невозврата, и даже не пытайся отрицать, мистер «Не-такой-уж-я-романтик-но-первого-раза-дождался-с-кем-надо».

Волчара заботливо предупреждает, подготавливает к тому, что удовольствие и радость хотя бы временно, но закончились, и я киваю едва заметно, подтверждая и то, что я в курсе, и то, что готов к этому, устраиваясь удобнее на подушках, ёрзая, чтобы и ногам на широких плечах было удобней. Надо просто перетерпеть, не так ли? Стиснуть зубы, постараться расслабиться, чтобы не усугубить, чтобы облегчить процесс для нас обоих, да вот только на деле это оказывается не так-то просто. Боль настолько же резкая, как и движение Хейла бёдрами; зажмуриваюсь, напрягаюсь невольно и стараюсь делать глубокие вдохи через нос, не решаясь разжать зубы, чтобы не оглушить оборотня куда более громкими жалобными звуками, нежели тот полувизг-полувсхлип, что всё-таки вырвался из груди. Лишь бы Дерек из-за этого не остановился, не решил, что зря пошёл на поводу у инстинктов, зря поддался слишком крепкому запаху возбуждения. Лишь бы не выставил за дверь, превращая и без того неловкое будущее общение во что-то совершенно невозможное. Открываю глаза, услышав обеспокоенный и непозволительно соблазнительный хриплый голос, заглядываю волку в глаза, и этого вполне достаточно, чтобы немного отвлечься, успокоиться, поверить, что жгучая боль быстро пройдёт, расслабиться; достаточно, чтобы дать волчаре повод так же резко толкнуться глубже, до конца, заставляя мышцы пульсировать, жалобно сжиматься в попытке избежать этих не самых приятных ощущений, но на деле наверняка лишь раздразнивая, провоцируя. Если бы я не терзал губы в попытке удержаться от очередного вокального потока, я бы непременно поблагодарил Дерека. И за выдержку, и за заботу, и за попытку отвлечь меня от жгучей боли, в то время как дальнейшее ожидание для него наверняка невыносимо. Дышу шумно и сбивчиво, наблюдая за волком, пытаясь не подаваться навстречу отвлекающим прикосновениям, чтобы не ёрзать лишний раз, но заставлять Хейла ждать ещё дольше попросту несправедливо. Да и легче не станет никому, замри мы так надолго, почти не двигаясь, ожидая не пойми чего.

- Дерек, - зову его тихо, выдыхая имя едва слышно, заставляя поднять голову и посмотреть на меня. – Я в порядке, - произношу это, словно обещание нам обоим, и притягиваю его к себе, целуя жарко, скользя языком в рот, вылизывая изнутри, пьянея, пьяня и провоцируя, чтобы волк наконец-то отпустил себя, позволил себе двигаться так, как захочется, не сдерживаясь. Я знаю, что волчара сдерживается только из-за беспокойства обо мне, беспокойства, которое куда проще заметить сейчас, в успокаивающих ласковых прикосновениях, чем в те моменты, когда я грубо вжат в стену, чтобы быть облаенным в очередной раз. Но я буду в порядке, и мы оба это знаем, это лишь вопрос времени, так почему бы не дать Дереку немного заслуженной свободы?

Если кто-то когда-то задавался вопросом о том, что делают девственники при гормональном взрыве и полном отсутствии личной жизни, собственно, как и шансов обзавестись ей в ближайшем времени, отвечу за всех: помимо вполне очевидной и ожидаемой «магии рук и никакого мошенничества», они читают про секс. В надежде ли на то, что рано или поздно доведётся применить теоретические знания на практике, или же просто от любопытства, это уже другой вопрос. Как бы там ни было, как-то в одной из статей мне попался занятный совет, сформулированный следующим образом: «никогда не относитесь к сексу слишком серьёзно». Помню, тогда меня немного смутили эти слова, но сейчас... Сейчас я понимаю как нельзя лучше этот посыл, понимаю только в тот момент, когда не удаётся не усмехнуться, шепча Дереку тихое: «Я-то никуда не тороплюсь, но вот тебе, ради своего же блага, стоило бы». Странный способ выразить обеспокоенность рвением волка держаться ещё дольше, быть ещё осторожней, медлить вопреки самому себе, вопреки возбуждению, но, кажется, он не особо возражает и прекрасно понимает всё то, что я на самом деле хочу сказать. Накрывает широкой ладонью мой член, поглаживая, отвлекая от всех болезненных ощущений, вновь заставляя тело трепетать в его руках и сладко подрагивать, заставляя хотеть большего вопреки любой уже не настолько значимой боли. Первые несколько (Два? Пять? Десять?) толчков кажутся невыносимыми, я поскуливаю, всхлипываю, инстинктивно пытаюсь отстраниться, вырваться, позорно сбежать от этих ощущений, но волчара не даёт дёргаться слишком сильно, не даёт навредить себе, да и ему, уговаривая меня перетерпеть этот миг каждым движением, каждым прикосновением, каждой мучительно-сладкой лаской, от которой не может не вести.

И именно это я и делаю, ведусь, отвлекаясь на жаркий шепот Хейла, концентрируясь на, как мне кажется, не вполне заслуженных словах, в которые сейчас, как никогда, хочется верить, и пытаюсь, делаю всё, что могу, чтобы расслабиться, отдаться волне крышесносных ощущений, заглушающих всё остальное. Меня затапливает неожиданная душащая волна нежности по отношению к Дереку, к тому самому, когда-то заставлявшему сердце трепетать и проваливаться куда-то в ужасе, а теперь так трогательно и жарко заботящегося о том, чтобы не обидеть, не сделать больнее неизбежного, не сорваться, как бы трудно не было при этом ему самому. Хочется напомнить о том, что я не какая-нибудь там чуткая девица, но, что уж спорить, это и правда идеальный ход, он срабатывает на ура: от ускоряющихся резковатых толчков мышцы расслабляются, поддаются, и я поскуливаю в рот волка, уже не так отчаянно, явно не от боли, пока звуки не сменяются тихими стонами, приглушенными, смазывающимися о губы прекрасного волка в жадном поцелуе. Удивительно, сколь незначительным становится всё болезненное, когда член оборотня проезжается по простате, выдирая из горла вскрик, горячечный, откровенный, несдержанный, а тело обдаёт волной жара, заставляя выгнуться навстречу, бесконтрольно податься к Дереку, и снова, и ещё раз, в попытке найти, поймать, вернуть этот потрясающий момент. И, если честно, рык и стоны волчары совсем не помогают мне хоть немного успокоиться, перестать подаваться навстречу, насаживаться на него, прося о большем. Я прекрасно чувствую, как мышцы отчаянно пульсируют, яростно сжимаются вокруг его члена, и я могу только представить, что такая теснота творит с моим прекрасным волком, потому что я чувствую каждый толчок так явно, так мощно, они вышибают кислород из лёгких, и в этот момент я вовсе не прочь задохнуться, лишь бы эти ощущения не исчезли. От них удивительно душно, в горле вновь пересыхает от обилия стонов и всхлипов, но я, даже будь у меня выбор, ничего бы не поменял в сложившейся ситуации. Я бы честно предпочёл всё это: и лёгкую боль, и невероятную эйфорию, и сливающиеся голоса, и, конечно же, размеренные толчки Дерека, вколачивающегося в мою задницу так, что хочется подвывать, подаваясь навстречу ещё отчаянней, упираясь дрожащими, согнутыми в коленях ногами в плечи, подмахивая. Все же тело намного честнее меня самого, я это прекрасно понимаю, и завтра мне наверняка захочется скулить, вспоминая своё поведение, эти чересчур откровенные реакции, выдающие меня с головой, выдающие что-то большее, чем простое чисто физическое желание. Ведь тело реагирует открыто, без стеснения, без никому не нужных сомнений и переживаний, без рефлексии и дурацких мыслей в стиле «А зачем? Почему? Для чего?». Тело, которое завтра явно будет болеть во всех возможных и невозможных местах, не боится признаться, рассказать о том, о чём, наверное, никогда не рискну рассказать я.